Темы: Гиюр, Свобода выбора, Еврей, Бааль Тшува
Дело было в еврейском летнем лагере. Вожатый, пытаясь расшевелить нас, довольно большую группу подростков, настроенную на развлечения, а не на задушевные беседы, спросил:
— Что бы вы сделали, если бы прямо сейчас узнали, что вы на самом деле не евреи?
Я любил привлекать к себе внимание и гордился своим остроумием, поэтому, медленно поднявшись со своего места и оглядев ребят, ожидавших, что я такого интересного на этот раз выкину, громко выпалил:
— Я бы заказал себе чизбургер!
Наверное, вожатый хотел услышать другой ответ, но меня это не очень-то волновало. В то время я ощущал иудаизм как обузу. Большинство моих друзей были далеки от Торы. Мои родители — баалей-тшува, и только несколько лет назад пришли к настоящему соблюдению заповедей. Пока я был ребенком, мне нравились все эти свечки, песни, «то едим, а это не едим» — это было похоже на какую-то тайную игру.
Шабаты мы проводили в общине, и там у меня вскоре сложился еще один круг друзей. Чем больше друзей, тем лучше — правда? Кроме того, мы с братьями и сестрами стали больше времени проводить с родителями. В субботу отключались телефоны и компьютеры, доставались настольные игры — нельзя сказать, чтобы это было ужасно весело, но давало чувство, что мы — семья.
Я продолжал ходить в свою еврейскую школу, но в семьях моих одноклассников еврейские традиции не воспринимались так серьезно, как у нас. Праздновали и Хануку, и Новый год, и Песах, и Пасху, и Пурим, и 23 февраля. Их мамы зажигали в пятницу вечером свечи (ради детей, раз уж их так учат в школе), накрывали на стол, а потом включали телевизор, чтобы не скучно было ужинать.
Разница между мной и моими школьными друзьями становилась все более очевидной. Раньше мы только ходили друг к другу в гости и гуляли во дворе, а теперь стало модно ходить в кафе, и тут-то всем и бросилось в глаза, что ребята заказывают себе пиццу пепперони, а я сижу битый час со стаканом колы. В пятницу вечером мои друзья шли гулять с гитарами, а я пел Шалом Алейхем дома, как маменькин сынок.
Радости иудаизма рассеивались, а бремя становилось для меня все тяжелее. Так что я ответил вожатому честно. Если бы мне кто-то сказал тогда, что я не еврей, я бы просто вздохнул с облегчением и начал наконец жить спокойно.
***
Через год после того спектакля в лагере это случилось со мной на самом деле: я узнал, что не родился евреем.
Мы с одноклассником корпели у меня дома над «совместным проектом»: то есть, в основном, мы валяли дурака, но в результате нам удалось выполнить домашнее задание и даже распечатать его. Правда, когда пришло время закругляться, оказалось, что мы потеряли наш проект. Мы начали искать эти распечатанные листы по всей комнате и в конце концов я нашел их в дальнем углу.
— О, вот они! — обрадовался я. — Но внимательнее всмотревшись в текст, понял, что ошибся — и «нашел» что-то другое. Это было то ли сочинение моего старшего брата, то ли рассказ — как бы от имени мальчика, который прошел гиюр. Мои родители приняли гиюр, так что я подумал сначала, что брат использовал этот факт для создания сюжетной линии.
Чем больше я вчитывался в этот рассказ, тем больше я сомневался в том, что это вымышленная история. Там были конкретные даты, имена раввинов, название общины, к которой мы принадлежим, и даже описание погружения в микву. Мой брат был гером! Не нужно быть гением, чтобы понять, что раз мой родной брат — гер, а я гиюр не проходил, — значит, я не еврей. А почему я тогда обрезан?
У меня застучало в висках, я бросился к родителям, сунул им в руки сочинение брата:
— Что это такое?! Почему вы не сказали мне, что я не еврей?! Кто я? Русский?
Это была долгая ночь. Друг мой, конечно, ушел к себе домой, родители пытались мне объяснить, как это все получилось, мама плакала, отец нервно ходил туда-сюда по комнате… Мне весь этот цирк скоро надоел, я заперся в комнате и начал выплескивать на бумагу весь тот сумбур, что был у меня в голове.
Да… мысли о том, чтобы бежать заказывать пиццу пепперони или чизбургер вообще не было в этой какофонии голосов. Странно, но я чувствовал вовсе не радость освобождения, а… потерю, отверженность. По крайней мере, это то, что я тогда записал в своем дневнике:
«Не могу поверить, что это происходит со мной. У меня как будто что-то отняли. Да не что-то — а всё! Мою личность, мою национальность, мой иудаизм. Получается, что все эти жертвы были зря? Кашрут, шабат… Для чего все это было нужно?»
Я не стал говорить «Шма» перед сном в ту ночь: мне было ясно, что Б-г не хочет моих молитв. Я чувствовал себя совершенно одиноким. Меня предали все: родители, братья и сестры, Б-г. Когда ты подросток, и так все ужасно хрупко, ты и так каждый день идешь как по краю пропасти. А тут еще это. Кто я? Где я буду своим? Как жить дальше? Ответов не было. Я продолжаю искать их до сих пор.
Потом оказалось, что всё не так драматично. Когда я был в состоянии не то чтобы спокойно — а хотя бы тихо — выслушать родителей, папа мне рассказал, как они пришли к соблюдению Торы и заповедей, и как у раввината возникли вопросы по поводу маминых документов о еврействе. Поэтому мама и все мы, дети, должны были пройти то, что называется гиюр ле-хумра — как бы гиюр на всякий случай, чтобы не оставалось никаких сомнений.
Мне тогда было только два года, и меня просто окунули в микву. По закону, я должен был вновь подтвердить свое желание присоединиться к еврейскому народу в возрасте бар-мицвы, но наша семья как раз переехала в другой город, связи с прежней общиной прервались, и мама почему-то тянула, чего-то ждала, не раскрывала мне правду.
И вот сейчас я должен был сделать выбор: либо «жить как все» и восполнить пробел в пропущенных удовольствиях: обойти все модные пиццерии, поехать в шабат в луна-парк, а то и пойти на настоящее свидание, как мои друзья, — либо начать выяснять, что же такое на самом деле быть евреем.
Странное дело — когда я почувствовал, что у меня «отняли иудаизм», я обнаружил, что борюсь за него. Я больше не хотел принимать свое еврейство как должное. Не хотел механически соблюдать заповеди. Мне захотелось докопаться до сути, понять, Кто же этот Б-г, Который все это устроил, и как до Него достучаться.
Вскоре я уже сидел в самолете, который меня вез туда, где должны найтись ответы на мои вопросы: в Израиль. Поступив в ешиву и погрузившись в Тору, как в море, я начал наконец понимать, как здесь всё глубоко и важно, как всё соединяется со всем, как всё вытекает из единого источника и к нему возвращается — но уже на другом уровне. Мое еврейство уже не было для меня обузой, оно было ответственностью — да, но ответственностью старшего, любимого сына, от которого много ожидается — и которому много дается.
Я до сих пор не люблю громких пафосных слов, и если бы тот вожатый спросил у меня сегодня: «А что, если бы ты вдруг оказался не евреем?» — я не стал бы ему говорить ничего о вечных ценностях, к которым я прикоснулся, о частях единой цепи, о связи с горой Синай, о гордости за свой великий народ. Хотя все это я на самом деле чувствую сейчас. Я бы просто сказал: «Нет, такого не может быть. Я еврей, и я точно знаю это».
Рав Александр Кац,
из цикла «Еврейские мудрецы»
Раби Шимон удостоился того, что изучал Тору на равных со своим великим наставником: в Мишне приведено множество дискуссий и законодательных споров между ним и р. Акивой
р. Ури Калюжный
Когда евреи объединяются, они могут потребовать даже у самого раби Шимона бар Йохая спуститься к ним и выполнить их просьбы.
Рав Моше Вейсман,
из цикла «Мидраш рассказывает»
Сборник мидрашей о недельной главе Торы
Журнал «Мир Торы»,
из цикла «Еврейские притчи»
По материалам журнала «Мир Торы»
Рав Реувен Пятигорский,
из цикла «Великие раввины»
Реувен Пятигорский о рабби Шимоне бар Йохай
Рав Реувен Пятигорский,
из цикла «Понятия и термины Иудаизма»
По материалам газеты «Истоки»
Рав Моше Ойербах,
из цикла «История еврейского народа»
В 3898 (138) году, после смерти Адриана римским императором стал умеренно настроенный Антонии Пий (Пий Благочестивый). Преследования евреев постепенно прекратились
Рав Элиягу Вугенфирер,
из цикла «Недельная глава Торы»
Рав Исроэль-Меир Лау
Смысл и обычаи наступающего дня.
Рав Элияу Ки-Тов,
из цикла «Книга нашего наследия»
Тридцать третий день счета Омера
Рав Арье Кацин
Как заслужить прощение? Этот вопрос занимает многих евреев в преддверии Дня Прощения — Йом Кипур. Даже те евреи, которые не знают молитв, считают своим долгом прийти в синагогу хотя бы раз в году в Йом Кипур. Великий смысл Судного Дня заключается в том, что этот день мы учимся прощать. «Того, кто прощает людей, прощают на Небесах», — учит Талмуд.
Рав Реувен Пятигорский,
из цикла «Понятия и термины Иудаизма»
В книгах написано, что день смерти пророка Моше был траурным, потому что Моше оплакивал свою кончину, убедившись, что ему не дано войти в Святую Землю